Вчера рыдала... Вроде бы здорово отпраздновали католическое Рождество, а когда ушли гости - слезы непроизвольно потекли из глаз, постепенно переходя в истерику... Ничего не хочу... А детей надо поднять на ноги, надо...
"Они все равно уйдут, даже если ты обрушишься на пол и будешь рыдать, хватая их за полы пальто. Сядут на корточки, погладят по затылку, а потом все равно уйдут. И ты опять останешься одна и будешь строить свои игрушечные вавилоны, прокладывать железные дороги и рыть каналы — ты прекрасно знаешь, что все всегда могла и без них, и именно это, кажется, и губит тебя.
Они уйдут, и никогда не узнают, что каждый раз, когда они кладут трубку, ты продолжаешь разговаривать с ними — убеждать, спорить, шутить, мучительно подбирать слова. Что каждый раз когда они исчезают в метро, бликуя стеклянной дверью на прощанье, ты уносишь с собой в кармане тепло их ладони — и быстро бежишь, чтобы донести, не растерять. И не говоришь ни с кем, чтобы продлить вкус поцелуя на губах — если тебя удостоили поцелуем. Если не удостоили — унести бы в волосах хотя бы запах. Звук голоса. Снежинку, уснувшую на ресницах. Больше и не нужно ничего.
Они все равно уйдут.
А ты будешь мечтать поставить счетчик себе в голову — чтобы считать, сколько раз за день ты вспоминаешь о них, приходя в ужас от мысли, что уж никак не меньше тысячи. И плакать перестанешь — а от имени все равно будешь вздрагивать. И еще долго первым, рефлекторным импульсом при прочтении/просмотре чего-нибудь стоящего, будет: «Надо ему показать.»
Они уйдут.
А если не захотят уйти сами — ты от них уйдешь. Чтобы не длить ощущение страха. Чтобы не копить воспоминаний, от которых перестанешь спать, когда они уйдут. Ведь самое страшное — это помнить хорошее: оно прошло, и никогда не вернется.
А чего ты хотела. Ты все знала заранее.
Чтобы не ждать. Чтобы не вырабатывать привычку.
Они же все равно уйдут, и единственным, что будет напоминать о мужчинах в твоей жизни, останется любимая мужская рубаха, длинная, до середины бедра — можно ходить по дому без шортов, в одних носках.
И на том спасибо.
Да, да, это можно даже не повторять себе перед зеркалом, все реплики заучены наизусть еще пару лет назад — без них лучше, спокойнее, тише, яснее думается, работается, спится и пишется. Без них непринужденно сдаются сессии на отлично, быстро читаются хорошие книги и экономно тратятся деньги — не для кого строить планы, рвать нервы и выщипывать брови.
И потом — они все равно уйдут.
Ты даже не сможешь на них за это разозлиться.
Ты же всех их, ушедших, по-прежнему целуешь в щечку при встрече и очень радуешься, если узнаешь их в случайных прохожих — и непринужденно так: здравствуй, солнце, как ты. И черта с два им хоть на сотую долю ведомо, сколько тебе стоила эта непринужденность.
Но ты им правда рада. Ибо они ушли — но ты-то осталась, и они остались в тебе.
И такой большой, кажется, сложный механизм жизни — вот моя учеба, в ней столько всего страшно интересного, за день не расскажешь; вот моя работа — ее все больше, я расту, совершенствуюсь, умею то, чему еще месяц назад училась с нуля, участвую в больших и настоящих проектах, пишу все сочнее и отточеннее; вот мои друзья, и все они гениальны, честное слово; вот… Кажется, такая громадина, такая суперсистема — отчего же это все не приносит ни малейшего удовлетворения? Отчего будто отключены вкусовые рецепторы, и все пресно, словно белесая похлебка из «Матрицы»? Где разъединился контактик, который ко всему этому тебя по-настоящему подключал?
И когда кто-то из них появляется — да катись оно все к черту, кому оно сдалось, когда я… когда мы…
Деточка, послушай, они же все равно уйдут.
И уйдут навсегда, а это дольше, чем неделя, месяц и даже год, представляешь?
Будда учил: не привязывайся.
«Вали в монастырь, бэйба» — хихикает твой собственный бог, чеканя ковбойские шаги у тебя в душе. И ты жалеешь, что не можешь запустить в него тапком, не раскроив себе грудной клетки.
Как будто тебе все время показывают кадры новых сногсшибательных фильмов с тобой в главной роли — но в первые десять минут тебя выгоняют из зала, и ты никогда не узнаешь, чем все могло бы закончиться.
Или выходишь из зала сама. В последнее время фильмы стали мучительно повторяться, как навязчивые кошмары.
И герои так неуловимо похожи — какой-то недоуменно-дружелюбной улыбкой при попытке приблизиться к ним. Как будто разговариваешь с человеком сквозь пуленепробиваемое стекло — он внимательно смотрит тебе в глаза, но не слышит ни единого твоего слова.
Что-то, видать, во мне.
Чего-то, видать, не хватает — или слишком много дано.
И ты даже не удивляешься больше, когда они правда уходят — и отрешенно так, кивая — да, я так и знала".
